«МЕЛОС МЫСЛИ ГЕОРГИЯ ГАЧЕВА»
«МЕЛОС МЫСЛИ ГЕОРГИЯ ГАЧЕВА»
Георгий Гачев – феноменальное явление на необъятных привольях русской мысли. В чём эта явленность? И почему о ней необходимо говорить сейчас?
Прежде всего потому, что Гачев сделал русскую философию по-настоящему эссеистичной, интимно-близкой и неумышленно парадоксальной. А ещё потому, что свои эссеистические труды он плотно насытил как чисто жизненной философией, так и философией, направленной на изменение жизни. Эссеизм – ствол творчества Гачева. Даже в сугубо научных работах присутствует личная, художническая нотка. И при этом Георгий Дмитриевич - истинный евразиец, собравший под обложками своих книг как евро-азиатские, так и всемирные образы. И, конечно, образ России стал главным и системообразующим в философемах Гачева. Однако, понимая: охватить всемирье будет нелегко (если вообще возможно) он выбрал единственно точную для себя форму: многофрагментные художественно-философские размышления, отлившиеся в форму эссе, входящих своими корпускулами и афоризмами прямо в кровь! Эгрегор Гачева (психо-энергетический сгусток и одновременно источник надличностный силы, всегда возникающий при появлении значимой духовной структуры, в данном случае, «структуры Гачева») – закручивает нас винтом, встряхивает сладкой турбулентностью, свойственной всем творческим взлётам…
Розанов сказал о Достоевском: «Он – это я!» С полным правом Георгий Гачев мог бы утверждать: Тютчев – это я, Данилевский – это я, Фёдоров – это я! Флоренский, Прокофьев, Бахтин, Панарин – это я! Георгий Гачев - не на кончике языка, а в сердцевине своих текстов - это человек познавший и воплотивший в себе Русскую Думу, попеременно и неостановимо вспыхивавшую светлячками в лучших русских умах. Искусство перевоплощения свойство писателя, а не философа. Гачев и был писателем, но писателем особого рода. В том, что эссе («раздумья», «опыты») наряду с эпосом, лирикой, драмой, - это четвёртый род литературы, у людей мыслящих остаётся всё меньше сомнений. И книга «Русская дума» уникальна как раз тем, что парадоксы Гачева, его метафорика, его эссеизация философических опытов дают неуничтожимый результат. Как написал он сам во вступлении к этой книге: «Дума… ёмкое слово. Это и мысль неторопливая, сосредоточенная, что так подходит к русской Природе: «задумчивость – её подруга…» Это и мысль поэтическая, не рассудочная: что вся – в зияниях в пространстве и в перерывах постепенности во времени, неподатлива однозначной логике, но лишь образному мышлению. Потому наши мыслители – художественные писатели…»
А вот ещё один фрагмент из эссе о Сергее Прокофьеве, которого Гачев справедливо считал мыслителем: «Музыка Прокофьева – чистое выражение того мощного энергийного потенциала , который прорезался в России в начале ХХ века – в инженерии, искусстве, крестьянстве… Прокофьев видит и слышит Абсолютное, истинные ценности бытия, человека и жизни – за шумом и скрежетом относительностей и временщиков».
Кроме глубины собственных суждений здесь проступает и пушкинская мысль: искать союза «волшебных звуков, чувств и дум». У Гачева, кстати, и отдельные буквы мыслят. Причём движущийся образ буквы, извлечённой из слова, вмещают в себя и намерения, и дело, и результат. Такое слияние дум, звуков и чувств я называю мелосом мысли. Мелос неукоснительно включает в себя особого рода мысль, однако, «спетую» так, как пропеваются во время литургии мысли Евангелия и псалмов.
В своё время современников поразила небывало выразительная музыкальная речь Петра Ильича Чайковского. Она не украшала и не тешила. Она говорила со слушателем: страстно и потаённо, резко-вздыбленно и пронзительно. Создавался поразительный эффект музыкального речетворения или по-другому – «музыкальной семантики». Термин «музыкальная семантика» ввёл Борис Асафьев. Он считал, что музыка способна превратиться «в полную значимости живую образную речь». Уверен: есть и обратный процесс: живое образное слово, иногда превращается в исполненную таинственных смыслов, неповторимую музыку. Мелос мысли – одно из главных свойств вселенской мистерии. Существуя в такой мистериальности – человек преображается, становится ближе к Богу. Философские вариации Гачева на мотивы, созданные русскими писателями, философами, композиторами, как и его собственные раздумья, с первых же строк становятся особым – опытно-музыкальным – способом познания внутреннего и внешнего мира.
Именно мелос гачевской мысли становится для многих возможностью познать труды Георгия Дмитриевича, которые на страницах этой книги с жаром перекликаются с гениальными портретами Юрия Селивёрстова. И, конечно, книга не была бы столь полнозвучной и не так захватывала дух, если бы не «Философская исповесть» Гачева. В этой попытке «самопредставления» он сказал: «Мой подход – Космо-софия». И ведь верно: космос не только присутствует в наших мыслях и представлениях. Он звучит, он наплывает музыкой сфер и песнями звёзд на повседневную нашу жизнь! Творец-космос всегда благовестит сурово-радостным колоколом, который звучит для нас триединой музыкой-речью: «Дом… Дом… Дом!..» «С нами Бог! С нами Бог! С нами Бог!». «Отдай долг, отдай долг, отдай долг!»
Георгий Дмитриевич Гачев исполнил свой философский и человеческий долг сполна: и в книгах о национальных образах мира, и в образно-философских эссе и этюдах, черпающих мелос и глубину из русской мысли.
Книга «Русская Дума» – перед вами. Она – как малая вселенная. Вот только вселенную Гачева невозможно ухватить одним, пусть даже самым цепким, взглядом. И поэтому самое время её пить: вздрагивая от радости, медленно и неотступно, как бродящее, резко и звонко ударяющее в мозг, молодое вино!
.png)
