«НОВЫЙ БУНИН»
«НОВЫЙ БУНИН»
Недавно вышедшее «избранное» Бунина («Солнечный удар», М. 2018) натолкнуло на новые мысли о нём. В самом деле: не слишком ли часто мы используем в рассуждениях о классике давно одряхлевшие клише: «тонкий лирик», «певец деревни» и подобные?
По сути, освоение Бунина читателями и писателями ещё продолжается. А в некоторых отношениях - лишь начинается. Бунин был плохо понят и недостаточно оценён, в 10-е годы ХХ века. «Возмутительная, насквозь лживая книга», – так писал А. Яблоновский о «Деревне». «Утратил чувство художественного правдоподобия», – это Г. Полонский. «Струсил собственных этюдов и эскизов», – А. Амфитеатров. Бунина прочитали краем глаза в 60-е, и поверхностно-публицистически - в 80-90. И в первую очередь, слабо осмыслена, а иногда не до конца прочувствована ненатужная и загадочная метафизика Бунина.
Метафизика – раздел философии, занимающийся первоначалами бытия и Вселенной. Обо всех метафизических свойствах прозы Бунина говорить не стану. Скажу лишь об одном выдающемся проявлении этих свойств: о феноменальной первопамяти или прапамяти Ивана Алексеевича. О первопамяти, как о реальном способе преодоления пространства-времени, судят по-разному. Ясно одно: если память это осознание былого, то приставка «пра» и часть сложного слова «перво» говорят о чём-то исконном, древнейшем, таящимся за гранью времён. В итоге, мы начинаем понимать: память – не только припоминание, но и реальная материализация «былого» в человеке в виде нейронов и других мельчайших частиц.
Именно первопамять сделала «Жизнь Арсеньева», «Тёмные аллеи», «Тень птицы», «Солнечный удар, «Преображение» и другие произведения и циклы – бессмертными творениями.
Первопамять ощущают в себе многие, но для большинства она так и остаётся тайной за семью печатями. Иван Бунин всегда хотел писать о неизреченном: «Хочется передать необыкновенно простое и в то же время необыкновенно сложное, то глубокое, чудесное, невыразимое, что есть в жизни и во мне самом и о чём никогда не пишут, как следует в книгах». Бунин вовсе не желал разлагольствовать на метафизические темы! Благодаря острейшему птичьему зрения и сверхчеловеческому слуху, эти темы и мотивы были ему внутренне присущи. Именно в силу необычайных и всю жизнь оттачивавшихся способностей, его проза полна чудесной поэтической метафизики. Сладко терзаемый возможностями собственного зрения и слуха Бунин хотел запредельно-простой, осязаемо рельефной прозы. И создал её. Причём помогло ему не только острое зрение, но и прямое ви́дение вещей и явлений! Прямови́дение Бунина – поразительно. А ведь именно новое духовное и физическое прямое зрение, то есть, неискажённое ви́дение вещей и явлений, ви́дение очищенное от наворотов грязи и пошлости, от выедающей глаза, заслоняющей истинную реальность обывательской шелухи и туповатого «здравого смысла», - нейрофизиолог Наталья Петровна Бехтерева считала выходом из тупиков человечества.
Прямови́дение – заразительно! Глядя на мир пушкинскими, толстовскими, бунинскими глазами, мы можем на практике увидеть-услышать: «и горний ангелов полёт, и гад морских подводный ход и дольней лозы прозябанье».
Очень важно и другое качество бунинского текста: сегодня его проза выглядит моложе и свежей прозы многих современных писателей, вываливающих на издательскую поточную линию груды оскорбительно небрежной, «слепой», вмиг каменеющей шлаком, словесной жвачки!
В чём молодость бунинского текста? В неслыханно точной и потому неустаревающей художественной информации, порождённой прямови́дением. И, конечно, молодость – в новых неожиданных культурных контекстах, таких как: «несчастен счастьем», «восторженно рыдала», «страдальчески-счастливое упоение», «ужас восторга».
Бунин считал, что он новей Джойса и Пруста. Здесь можно с уверенностью добавить: и многих более поздних писателей, утонувших в «похоти поисков», угрохавших себя дурно понятым стандартом новизны. Просто бунинские новации не были бесстыдно выпячены, не свисали причиндалами из драных «широких штанин».
Вот знаменитый «Суходол». Бунин, в одной из бесед, обозначил эту вещь как повесть-роман. Здесь нет писательской «темноты» или элементарной безграмотности! Ведь в «Суходоле» и впрямь присутствуют и признаки романа, и признаки повести. И касаются они фундаментальных понятий, казалось бы, сильно удалённых от «певца деревни». А именно: в «Суходоле» просто-таки физически ощущается фоновое (оно же – историческое) время, всегда присущее роману. И здесь же рядом, – время личностное, интимное, ярко проявляющее себя именно в повестях.
А возьмём бунинские жанровые обновления. Рассказ «Холодная осень» - это по сути один из первых русских романов в форме рассказа, где жизнь женщины глубоко, тонко, но и плотно рассказана на четырёх страницах.
В конце жизни Бунин снова увидел мир по-чеховски: крупное в мелком, весь белый свет – в единичном случае, для изображения которого хватало сотни строк! А связанный с мировидением язык? Русский, неповторимый, не отфильтрованный чистоплюями, не хлорированный идеологами всех мастей! Не желая питаться старорежимными «консервами», полюбившимися многим эмигрант-писателям, но при этом, не имея выхода к свежим потокам русского языка (пусть даже обезображенным ломливо-аббревиатурной советской колченогостью) он заменил языковую свежеть – свежестью вновь учуянного духа форм. Только вместо чеховской импрессии внёс в этот дух новеллистическую европейскую пружину. Причём, новеллу взял опять же первоначальную, времён треченто…
Стилизовать Бунина – бессмысленная трата сил и времени. А вот учиться у него приёмам вслушивания и всматривания, приёмам концентрации или «расконцентрирования» в полусне-полуяви, очень и очень нужно.
Литературных последователей Ивана Алексеевича иногда называли «бунинским крепостным балетом». Писатели как-нибудь с этим подлым ярлыком разберутся, отдерут его. Что же до истинных поклонников и не эпигонистых продолжателей Бунина, я бы назвал их высшим сословием российских читателей и писателей. А это уже не крепостной балет. Это – царская ложа!
И в завершение: в последние годы проявила себя неприятная тенденция: стаскивать «дряхлого и неинтересного» старика-Бунина с пьедестала верёвками и крюками. Зачем принижают и оскорбляют классика? Чтобы расчистить пьедестал для других литераторов, безосновательно претендовавших на первенство в русской литературе. Дудки! Заменить Бунина создателями бесконечно-унылых эпопей не удастся. Бунин и сегодня нов и единичен, как никогда. И уравнивать его с кем-то – пустое и ненужное дело.
