«О ВРЕМЕНАХ ПРОСТЫХ И ГРУБЫХ»
«О ВРЕМЕНАХ ПРОСТЫХ И ГРУБЫХ»
ПЕРЕПЕСНЬ ДОБЫЧИНА
Один из самых значимых, но до недавних пор напрочь забытых писателей ХХ века – Леонид Добычин. От него остался всего один том. Но что это за том! Половина современных попыток обновить русскую художественную прозу «спрятано» в 544 страницах «Полного собрания сочинений и писем». В 1999 году, когда том Добычина впервые вышел в Санкт-Петербурге, автор этих строк опубликовал в еженедельнике «Книжное обозрение» колонку. Называлось она – «Звезда Добычина». То вспыхивающая, то затухающая звезда вела писателя по жизни в разрушительно-военную и тяжко-революционную эпоху 10-20-30-х годов ХХ века! Его тексты, перекликавшиеся с Чеховым и Джойсом, презрительно называли школярским конспектом. Его изобретательский метод, сделавший центром рассказа единичное слово и положивший предел утомительному гульбищу имён прилагательных в пользу рельефности имён существительных – чванливо отвергали. Творческая биография писателя чиста, выскоблена до белизны и как стол часового мастера поблёскивает лишь необходимыми деталями. Но биография эта, подобно жизни любого Божьего творения, и величественна в своей предрешённой неизведанности.
Выпустив в конце 20-х два крохотных сборника рассказов «Встречи с Лиз» и «Письмо», а чуть спустя, в 1935-м, роман «Город Эн», Добычин умолк навсегда. Посмертно - и далеко не сразу - были опубликованы рассказ «Дикие» и повесть «Шуркина родня», хранившиеся в рукописях.
Родившийся в 1894-ом в Двинске (сейчас – Даугавпилс) он учился в Ленинградском Политехническом институте, служил статистиком-экономистом в Брянске, писал отмеряемые по скрупулу рассказы втайне от собственной родни, быстро возненавидевшей его писательство, вырвался за 10 месяцев до смерти из рвотно-официозной провинциальности в Питер – и там, в любимом городе, погиб. Случилось это весной 1936 года, после зубодробительной писательской конференции. Шатаясь от словесных затрещин, Добычин, выйдя на улицу, направился к ещё холодной Неве. Больше его никто никогда не видел.
Причиной исчезновения стало творчество писателя, умещавшееся в тоненьком ученическом портфеле. Именно его творчество – возмущавшее коллег своей нереволюционной новизной – было выбрано для показательного разгрома лит- и парт-запевалами, в те годы бившимися насмерть с «формализмом и натурализмом».
Перед исчезновением, Добычин отослал скудные пожитки матери в Брянск. Ключ от комнаты оставил доносившему на него агенту спецслужб. Ну, а ключи от его творчества, были тогдашними литчинушами попросту выброшены на помойку.
Леонид Иванович остался должен Литфонду – 302 рубля 40 копеек. Сколько должны Добычину мы – подсчитать не берусь…
Звезда его жизни закатилась рано, слишком рано! Зато звезда добычинской прозы в последние двадцать лет засияла с необычайной яркостью. Скажем прямо: новую российскую прозу во многом подготовила именно скупая изобразительность Добычина. Кроме того, смертельный излом и метаморфозы его обособленного слОва в сжатых до боли рассказах-сценариях пригодились для отказа от косности надуманных советских и анти-советских эпопей.
Выбирая детали с огромным удельным весом, Добычин сделал их символами ушедшего века. Каждое имя - рассказ. Каждая фамилия – речевой жест эпохи: «товарищ Ленинградов», «француженка Марья Ивановна Бочкова», «интеллигентка Гадова».
Поражают добычинские зияния, то есть, разрывы между фразами, в которых у читателя возникают и заданные писателем, и свои собственные ассоциации. В этих зияниях – висящая в воздухе недосказанность как при-советской, так и нынешней российской жизни.
Подкожный гротеск и тайная ирония переполняют рассказы «Ерыгин», «Лекпом», «Чай», «Матрос». Пародийность совмещается с невиданным доселе ласканием пародируемого предмета. Скрытная добычинская перепеснь (так когда-то точно и веско именовали пародию), перепеснь советского быта, партийных сшибок, абсурда и амурных склок, звучит до сих пор.
Чуя подловатость сатиры, Добычин не язвил, а тихо балаганил. Здесь – явное продолжение и перекличка с Чеховым, в частности с чеховским «Архиереем»: докторша «рассказывала и рассказывала, под гармонику и топот, и не знала, как ей замолчать, хотя и чувствовала, никто не верит ей». Есть тут и ауканье со знаменитым мандельштамовским: «О временах простых и грубых копыта конские твердят…»
В единственном добычинском романе «Город Эн» мальчик говорит: «…до этого, всё, что я видел, я видел неправильно». Наивный мальчик-писатель – таким Леонид Добычин навсегда и остался. Но именно дети, святые и прозорливцы видят то, что скрыто от других. Так о чём же, устами мальчика, говорит нам писатель Добычин? О прямом вИдении мира, которое академик Н. П. Бехтерева назвала единственной надеждой грядущего человечества. Без всяких натяжек можно сказать: «прямовИдение» в те годы было свойственно Добычину, как никому другому.
Ещё раз перечитав его том, выпущенный журналом «Звезда» уже в 2013 году, я понял: если сумеем переуставить глаз и стереть боевую раскраску с окружающего, перед нами предстанет сама сердцевина жизни, просвечивающая сквозь её обманчивую поверхность! Вещи и человек окажутся иными. Ну, а после обретения нового зрения читателям и писателям уже не захочется осыпать себя с ног до головы словесной шелухой, не замечая преображаемого «прямови́дением» мира, который пульсирует перед нами прерывисто-метеоритной строкой Леонида Добычина.
