1. Главная
2. #Говоримолитературе
3. «СЕЙЧАС ТОМУ НАЗАД»

«СЕЙЧАС ТОМУ НАЗАД»

В самом названии концептуально выстроенной книги Александра Самарцева «Сейчас» можно расслышать отсылку к философии экзистенциализма, одной из главных категорий которой является «ситуация существования». В предисловии к книге поэт Владимир Гандельсман, называя «Сейчас» «пятиактной историей любви», определяет метасюжет книги как «превращение «сейчас» в «навсегда», остановку мгновения силой поэзии. Сам же автор интригующе свидетельствует, что вошедшие в «Сейчас» стихи созданы «за более чем тридцать лет, но «появились вновь, СЕЙЧАС».

Составляющие книгу стихотворения складываются в единый ассоциативно-лирический сюжет, опорные точки которого фиксируются в открывающих каждую часть стихах под одинаковым, знаменующим принципиальную непредсказуемость траектории мысли, строчки и судьбы, названием «Занесённый шаг» (коррелирующим с заглавием всей книги: «сейчас» – это всегда шаг, занесённый над пропастью «потом», всегда движение наощупь), которые В. Гандельсман, обнажая мифологическую подкладку книги, метко сравнил с маяками, а я бы провёл аналогию ещё и с метками-указателями в игре «Казаки-разбойники» или с распространёнными ныне в киносюжетах «пасхалками».

Второй несущей композиционной осью книги становятся завершающие разделы и снабжённые таинственной нумерацией стихи из цикла «След». Это внутренние опоры лирического сюжета, позволяющие действительно рассматривать «Сейчас» как модернистский роман в духе Пруста, где условное «пирожное Мадлен» запускает неостановимо хлещущий и подминающий под себя и автора, и читателя поток воспоминаний-ассоциаций. Именно по таким «следам» из смертности и хрупкости мгновений в этих стихах восстанавливается и вскипает бессмертие любви, именно так обретается чаемая «свобода чуда остаться над».

«Сейчас» – книга о прошлом, но этот парадокс снимается тем, что проживание прошлого происходит именно в данный момент: для поэта в вечно обновляющийся момент написания стихотворения, для читателя – в момент его прочтения, ощущаемого как со-бытие с автором. Настоящее становится формой, сосудом, оболочкой, лакмусом и «кожей» прошедшего.

На сквозную любовную линию в книге накладываются воспоминания о детстве и юности поэта, о военных сборах, работе спичрайтером и т.д. Это воспоминания-возвращения, попытка «вродниться» в прошлое, по-маяковски, «воскресить» его во всей физиологической плотности и полноте, весомости и зримости. Но при этом ощутима дистанция зрелости, преодоление сопротивления времени (в духе упомянутого в одном из стихотворений Бродского), которое как бы притихает под напором эмоциональных интенций, устремленных в глубины памяти. В строки стихов, по умолчанию, «вшито» ощущение утраты, «неухватываемости» прошлого, отсюда интонация болезненной горечи и тревоги во многих стихотворениях. Прилежно выполняя завет Высоцкого («Надо, надо сыпать соль на раны, чтоб лучше помнить – пусть они болят!») Самарцев буквально растравливает былое, фиксирует «боль были» (вновь вспомним здесь «Про это» Маяковского).

Стихи Самарцева плотны, метафоричны, их образность принципиально непрозрачна («зубья смс-ок терзают связь»). Эта непрозрачная насыщенность – естественное свойство этих стихов, сродни непрозрачности крови. Внутреннее здесь как бы выбрасывается вовне, овеществляется, будя тем самым «притихшее время». Сложная вязь метафор поддерживается и богатством интертекста (от Катулла до Блока, от аллюзии на «Где-то в поле возле Магадана» Заболоцкого до учителей, друзей и современников – Кирилла Ковальджи, Зои Богуславской, Евгения Винокурова, Игоря Меламеда, Евгения Блажеевского, Константина Кравцова и др.), и оригинальной, ощутимой рифмовкой (явлена-яблоко, трубы-круты), и барочной эклектикой, и сложной метареалистической организацией пространства, одухотворённого памятью («у почек приступ гамлетизма»), и звукописью («стрекозьим зноем зыблемый зенит»), и неологизмами («ресничинный»), и оксюморонами («броня пушинок») и экспериментами с разухабистой фольклорной ритмикой (цикл «Поцелуй»).

Подспудный автобиографизм выявляется через насыщенность стихотворений лирически конкретной топонимикой – в основном, московской: Воробьëвы, 1-я Тверская-Ямская, Смоленка, Университет, Ленинский проспект, Печатники, «лëд Патриарших» и т.д. Реальная топография сложным образом взаимодействует с внутренним пространством памяти, предстающим как место спасения, защиты от сквозняков настоящего: «от опеки тщусь завернутся в нас». Сквозным мотивом становится поиск возлюбленной у метро, «невстреча», тревога обшаривающего пространство взгляда, жажда отчуждённого пространства наполниться чем-то родным, восстановить и уравновесить насильственно раздроблённую гармоническую цельность. Происходит адамически-акмеистическое обживание мира и собственной речи, самой способности говорить «на только-только нашем свете». Появляющиеся в финале образы храма, Христа свидетельствуют о результативности этого процесса гармонизации, уравновешивания, глубинной личностной балансировки.

Высокий градус любовного переживания поддерживается постоянством апелляций лирического субъекта к Богу, как к высшей инстанции, оправдывающей и освящающей всё происходящее и позволяющей хотя бы на мгновение уловить «проблесковую благодать», когда в душе происходит «родная тяжба / меж изгнанным и потайным / до заиканья». Стремительное движение мысли сквозь прошлое болезненно ускоряется, порой выходя на скорости потока сознания (здесь вспоминается Леонид Губанов). Самарцев «мыслит опущенными звеньями», которые трудно (да и незачем) восстанавливать, здесь важнее само нутряное движение речевой воронки, закручивающей в себя в едином потоке живые воспоминания-картины и обострённую рефлексию по их поводу. Ассоциации, возникающие на такой скорости подчёркнуто индивидуальны, а поэтика разрывов, пунктирности сообщает стихам измерение бесконечно длящихся снов во сне, в которых лирический герой яростно и обречённо стремится нащупать сон корневой, изначальный. В таком хронотопе всё текуче, изменчиво и всегда готово вывернуться наизнанку («оборотень юности»), поэтому движение здесь возможно только на ощупь, шаг над пропастью всегда «заносится» на свой страх и риск.

Нерв «Сейчас» во многом держится на одновременном метафорическом уплотнении и элегическом размывании действительности. В пространстве памяти поэт находит необходимые сцепки-созвучья, ведь «созвучнее – и есть добрей». Привычные языковые конструкции в этом «пограничном» хронотопе не работают, поэтому нередко поэт прибегает к авангардному приёму разрушения синтаксиса («мы не погибнем о тебе»), однако, незаконченные формально конструкции при этом воспринимаются как смыслово завершённые. Захлёбывающаяся, торопливая, полная трений и воспалений, движущаяся на лихорадочном жаре и ознобе («познабливает ночь кругом») речь стремится вместить в себя всё возможное, взыскует и не находит какой-то окончательной сущностной истины. Поэтическое говорение Самарцева крутится как белка в колесе, но тем самым вырабатывает довольно мощную стиховую энергию.

Знакомя слова друг с другом, поэт выдирает их с корнем из обиходного речевого регистра, оставляя порой только дымящуюся рану («кариес ремонтного карнавала», «шлагбаум опускается молитвой» и т.д). Ещё один парадокс лирики Самарцева: её пульсирующая открытость и герметичная «запаянность». Стихи направлены вглубь себя самих (и вглубь авторского сознания), но при этом парадоксально сохраняют интенцию лирической открытости. Кажется, автору не очень важно, заполнит ли читатель многочисленные зияющие смысловые лакуны. Читатель «массовый» вообще априори оставлен за скобками, ибо это во многом поэзия «для поэтов», взыскующая серьёзного ответного духовного усилия, провиденциального собеседника. Стиховая ткань у Самарцева сплетена из резких, стремительных, хлëстких речевых жестов («взрывного раза»), слово здесь по-модернистски осмысляется как органическое продолжение пишущей его руки.

В послесловии к книге поэт Сергей Арутюнов, суммируя особенности стиля Самарцева, говорит о «бешеной скачке метафор», «шершавой воспалённости» образов, «къеркегоровском прыжке», «камертоне правды». Читатель, который рискнёт довериться поэту в его опрокидывании в своё личное прошлое, происходящее в настоящем, имеет шансы поучаствовать в «настройке» этого «камертона»:

Материал подготовлен в рамках проекта "#Академия: премия литературных критиков и менторская программа поддержки молодых писателей" при поддержке Фонда президентских грантов.