«В ТОЧКУ»
«В ТОЧКУ»
После 24 февраля многие привычные, а то и набившие оскомину песни, афоризмы-штампы приобрели для меня значение… Я часто держу включенным приемник, и на «Нашем радио», радио «Звезда» часто, чуть ли не каждый день (а то и два-три раза на дню), слышу песню со строчками: «А что мне надо? Да просто свет в оконце./А что мне снится? Что кончилась война…». Буквально трясло от нее, и в одном рассказе устами героя я заявил, что просто уже невозможно ее слушать. А вот теперь слушаю не то что с удовольствием, а с надеждой, что ли, даже подпеваю шепотом…
С давних уже пор, с книжечки «Дом десять», я стараюсь читать у Дмитрия Данилова всё, что публикуется. Есть несколько таких современных писателей, которые опять же не то чтобы доставляют мне удовольствие своими текстами, а… В общем, помогают жить, писать, понимать происходящее.
«Саша, привет!» был опубликован в «Новом мире» в конце 2021 года. Я живу не в Москве, но журнал получаю ежемесячно – электронная версия приходит на одну из соцсетей. Правда, обстоятельства в этот раз не позволили прочесть текст Данилова вовремя.
Хотя что такое «вовремя»?.. Сейчас я уверен, что «Саша, привет!» как раз для чтения в марте-апреле 2022-го. Еще два месяца назад этот тонкий роман еще можно было воспринять как антиутопию, теперь же это – абсолютный реализм. Потому что антиутопия стала реальностью.
В двух словах сюжет. Преподаватель одного из московских вузов Сергей Фролов приговорен к расстрелу за половую связь с несовершеннолетней. Возраст несовершеннолетних поднят до двадцати одного года… И здесь возможный читатель наверняка хмыкнет: «Ну какой же это реализм? Утопия чистой воды!»
Настоящий реализм не отображает реальность один в один. Лучшие образцы заглядывают чуть вперед, предсказывают. И Дмитрий Данилов в своем романе это как раз демонстрирует. Да, секс с двадцатилетними не является уголовным преступлением. Но сколько за последний месяц принято абсурдных законов об уголовной ответственности, сколько мы услышали инициатив вернуть смертную казнь. Сначала удивлялись, потом перестали, а вскоре наверняка начнем всенародно поддерживать, принимать как данность.
Сергей Фролов не протестует, услышав в суде приговор; из зала заседаний он послушно идет в назначенный ему кабинет, где с ним проводят инструктаж, интересуются, когда ему удобнее заселиться в тюрьму (ее в книге называют Комбинат), предлагают подходящие даты…
Опять похоже на антиутопию? Да нет, в последние годы было немало случаев, когда люди сами шли в тюрьмы, нарушив условия условной (простите за каламбур) меры наказания или подписки о невыезде, домашнего ареста. А как в основном спокойно идут в автозаки участники протестных акций. Раньше пытались вырываться, сопротивлялись, теперь же все всё понимают. И зачастую не утруждаются написанием лозунгов – реальностью стал пресловутый чистый лист бумаги. Да, все всё понимают и принимают абсурдность происходящего. За чистый лист бумаги в руках получишь штраф или сутки административного ареста, а если будешь показывать его и после этого, то и реальный срок.
Вот это приятие персонажами абсурда и пугает в романе Дмитрия Данилова больше всего. Да, Сергей Фролов боится скорой смерти (впрочем, когда пулемет Саша выпустит в него очередь, никто не знает), да, его жена и мать некоторое время ему сочувствуют, да, охранники и прочие люди, с которыми Сергей общается в тюрьме, не видят в нем опасного для общества человека, но бунта нет. Вернее, в финале есть намек на какую-то перемену, на освобождение Сергея, но это лишь намек или вынужденное авторское многоточие – надо было как-то чем-то закончить…
Но по ходу действия книги герои безропотно принимают те условия, в которые поставлены. Ведь всё по закону. Так же, по сути, принимаем происходящее в нашей реальности и мы, реально живущие люди. И здесь своим «Саша, привет!» Данилов попал в точку. В болевую точку сегодняшнего момента. Впрочем, исторический момент может растянуться на долгие годы.
Профессия Сергея и его жены выбраны очевидно неслучайно. Они преподают советскую литературу 1920 – 1930 годов. Рассказывают студентом о писателе Добычине, которого довели до самоубийства, о писателе Пильняке, которого расстреляли, о Союзе советских писателей, в который загнали людей разных эстетических, стилистических направлений. Сергей и его жена всего этого, скажем так, не одобряют, вообще советское время оценивают негативно, а время нынешнее время – нет. В нынешнем времени романа «Саша, привет!» и законы, и их исполнение предельно гуманны. Да и в реальности дубинки применяются всё реже – гуманно берут под руки, гуманно ведут в машину…
Дмитрий Данилов один из самых больших экспериментаторов в современной русской литературе. Вспомнить хотя бы романы «Горизонтальное положение», «Есть вещи поважнее футбола». Сам художественный язык его прозы (да и драматургии, стихотворений) экспериментален. Вернее, это удачный эксперимент, ставший нормой хотя бы в творческом пространстве самого писателя Дмитрия Данилова. Подражать ему невозможно. Это только у Данилова, по-моему, органично смотрятся такие обороты: «охранник в форме охранника», «идет по дорожке между домами домой». Точнее, не органично, а усиливая эмоциональное воздействие. Всё обыденно до неприметности, привычно, прочно и одновременно жутко и зыбко…
Роман «Саша, привет!» сравнивают с «Процессом» Кафки, «Приглашением на казнь» Набокова. Мне же вспомнилось вроде бы совсем другого рода произведение. Вернее, несколько глав этого произведения.
Цитировать даниловские вещи бесполезно. Абзац или страница ничего не продемонстрируют – нужно читать целиком. Поэтому лучше возьму кусок из того, с чем у меня возникла параллель, когда читал «Сашу…»:
«Кончив стричь голову, парикмахер велел встать, по очереди поднять руки и выстриг под мышками. Потом сам присел на корточки и тою же машинкой стал стричь Иннокентию лобок. Это было необычно, очень щекотно. Иннокентий невольно поёжился, парикмахер цыкнул.
– Одеваться можно? – спросил Иннокентий, когда процедура окончилась.
Но парикмахер не сказал ни слова и запер дверь.
Хитрость подсказывала Иннокентию не спешить одеваться на этот раз. В остриженных нежных местах он испытывал неприятное покалывание. Проводя по непривычной голове (с детства не помнил себя наголо остриженным), он нащупывал странную короткую щетинку и неровности черепа, о которых не знал.
Всё же он надел бельё, а когда стал влезать в брюки – загремел замок, вошёл ещё новый надзиратель с мясистым фиолетовым носом. В руках он держал большую картонную карточку.
– Фамилия?
– Володин, – уже не сопротивляясь, ответил арестант, хотя ему становилось дурно от этих безсмысленных повторений.
– Имя-отчество?
– Иннокентий Артемьич.
– Год рождения?
– Тысяча девятьсот девятнадцатый.
– Место рождения?
– Ленинград.
– Разденьтесь догола.
Плохо соображая, что происходит, он доразделся. При этом нижняя рубашка его, положенная на край стола, упала на пол – но это не вызвало в нём брезгливости, и он не наклонился за нею.
Надзиратель с фиолетовым носом стал придирчиво осматривать Иннокентия с разных сторон и всё время записывал свои наблюдения в карточке. По большому вниманию к родинкам, к подробностям лица – Иннокентий понял, что записывают его приметы.
Ушёл и этот.
Иннокентий безучастно сидел на табуретке, не одеваясь.
Опять загремела дверь. Вошла полная черноволосая дама в снежно-белом халате. У неё было надменное грубое лицо и интеллигентные манеры.
Иннокентий очнулся, бросился за кальсонами, чтобы прикрыть наготу. Но женщина окинула его презрительным, совсем не женским взглядом и, выпячивая и без того оттопыренную нижнюю губу, спросила:
– Скажите, у вас – вшей нет?
– Я – дипломат, – обиделся Иннокентий, твёрдо глядя в её чёрные глаза и по-прежнему держа перед собой кальсоны.
– Ну так что из этого? Какие у вас жалобы?
– За что меня арестовали? Дайте прочесть ордер! Дайте прокурора! – оживясь, зачастил Иннокентий.
– Вас не об этом спрашивают, – устало нахмурилась женщина. – Вензаболевания отрицаете?
– Что?
– Гонореей, сифилисом, мягким шанкром не болели? Проказой? Туберкулёзом? Других жалоб нет?
И ушла, не дожидаясь ответа.
Вошёл самый первый надзиратель с долгим лицом. Иннокентий даже с симпатией его встретил, потому что он не издевался над ним и не причинял зла.
– Почему не одеваетесь? – сурово спросил надзиратель. – Оденьтесь быстро».
Александр Солженицын. «В круге первом».
Материал подготовлен в рамках проекта "#Академия: премия литературных критиков и менторская программа поддержки молодых писателей" при поддержке Фонда президентских грантов.
.png)
