«ЗВЕЗДНЫЙ МОРОЗ ВЕЧНОСТИ»
«ЗВЕЗДНЫЙ МОРОЗ ВЕЧНОСТИ»
Истинные случаи иногда становятся притчами. (Иосиф Бродский)
…Никакой круглой даты или годовщины, – просто повод вспомнить славное имя. 12 апреля 1986 года на 90-м году жизни скончался писатель Валентин Катаев. Впрочем, вот дата: в январе нынешнего года исполнилось 125 лет со дня его рождения. Равных ему по мощи дарования и неподражаемому мастерству сегодня нет, и, похоже, не предвидится. Иные времена, иные веяния в литературе и жизни.
Валентин Петрович Катаев – прозаик, поэт, киносценарист, драматург, фельетонист – не был оценен по достоинству. Ни при жизни, ни посмертно. Хотя формально классиком русской советской литературы он стал давным-давно. Нет, конечно, официальных наград и званий Валентину Катаеву хватало. В годы первой мировой войны молоденький офицер стал кавалером двух (!) Георгиев и ордена Святой Анны IV степени. А в советские времена – Сталинская премия, три ордена Ленина и орден Трудового Красного Знамени, звание Героя Социалистического труда, которое иронически именовали – Гертруда…
Даже удивительно, как мало написано о Катаеве, чья судьба предлагала столь удивительные сюжеты! Да и богатое творческое наследие его оставляет широчайший простор для анализа и толкований. На излете перестройки вышла книга Бориса Галанова «Валентин Катаев: Размышления о Мастере и диалоги с ним». В 2004 году литературоведы Мария Котова и Олег Лекманов выпустили замечательное исследование «В лабиринтах романа-загадки. Комментарий к роману В. П. Катаева «Алмазный мой венец». Но эти работы, при всех их достоинствах, – субъективно-апологетические или историко-филологические. В 2013 году появился, наконец, обстоятельный «роман-цитата» «Великий Валюн, или Скорбная жизнь Валентина Петровича Катаева», принадлежащий перу поэта и мемуариста Сергея Мнацаканяна. Достойный труд этот тиражом 300 (!) экземпляров выпустило алма-атинское издательство «Шелковый путь», и, подозреваю, любознательному читателю найти его нелегко. В 2013 году «Книжный клуб Книговек» издал собрание сочинений Катаева в 6-то томах, с предисловием Сергея Шаргунова, которое можно считать конспектом его будущей книги «Катаев. Погоня за вечной весной» (М.: «Молодая гвардия», 2016, серия «ЖЗЛ»).
«Так получилось по жизни, – писал Мнацаканян, – что мне довелось быть с ним знакомым. О, не более того! …Я был молод, и сегодня понимаю, что даже далекое знакомство с Катаевым – это была своеобразная честь, привилегия, которая случайно выпала на долю молодого поэта». Мнацаканян разумно воспользовался этой привилегией и начал подбирать материалы к биографии Валентина Петровича. И скоро осознал, что написать о нем лучше и ярче, чем уже написано и особенно им самим, просто невозможно. И вряд ли нужно. Он избрал метод, успешно опробованный Викентием Вересаевым в знаменитых книгах о Пушкине и Гоголе, – монтаж цитат, воспоминаний, рецензий, документов и прочих свидетельств, соединив их собственными комментариями. В результате получилось объемное, исторически достоверное исследование, представляющее впечатляющую панораму культурной и общественной жизни страны, в которой Катаев был весьма заметной персоной.
…Старик Саббакин (один из гудковских псевдонимов Катаева) работал чрезвычайно интенсивно. Повесть «Растратчики» – 1927 год, роман «Время, вперед!» – 1932-й (название, как уверял Валентин Петрович, подарил ему Маяковский). 1936-й – повесть «Белеет парус одинокий», прелестная, увлекательная вещь, не зря входившая в школьную программу советских времен. В 1937 году написана повесть «Я, сын трудового народа». В годы Великой Отечественной – «Сын полка». В 1955 году Катаев основал журнал «Юность», который редактировал до 1961 года, когда был снят с должности за публикацию аксеновского «Звездного билета», – так, по крайней мере, утверждает Сергей Шаргунов. Сам Катаев, однако, заявлял, что ушел с этого поста вполне добровольно. Но какая нам разница теперь?
В эти годы миру является новая проза Валентина Катаева. «В семидесятые годы ХХ века, – писал Сергей Мнацаканян, – Валентин Катаев приобретал невиданную ранее известность. Он писал книги, которых от него не ожидал никто. Это была вторая молодость, очередной взлет таланта, привыкшего удивлять. Его новые книги вызывали полемику, любовь одних, ненависть других…»
Но что такое вторая молодость? Какой-то новый расцвет дарования? Не совсем. В случае Катаева – это все тот же накал таланта, что поражал и прежде, только был скрываем по не зависящим от автора причинам идеологического свойства; небывалая доселе смелость в высказывании своих взглядов, дерзкая раскованность стилистики, новые композиционные приемы. Писал, заметим, Катаев и стихи (всю жизнь!) – и очень недурные, не зря некоторые из его опытов одобрительно принимал великий и суровый Бунин. Притом, будучи редактором журнала, их не публиковал. И прежние, пусть конъюнктурные или, как нынче выражаются, картонные вещи отмечены печатью мощного дара. А уж проза последних лет действительно обжигает. В ней – потрясающее в своей предельной искренности и горечи признание того, что жизнь уходит, что осталось так мало времени, а надо еще многое успеть!
Станислав Рассадин замечал: «…Он словно очнулся от постыдного сна и на старости лет создал Святой Колодец, Уже написан Вертер, лучшие главы Травы забвения – шедевры его «новой прозы». Новой не только для него самого, но давшей всей русской прозе этих лет новое, раскрепощенное дыхание».
Впрочем, тот же Рассадин назвал «Алмазный мой венец» мифоманским романом. И это еще не самая резкая из оценок. Одна дама из Русского Зарубежья написала буквально следующее: «каинова печать на катаевском лбу проступает куда более явственно, чем алмазный нимб над его головой». Да и отечественные собратья-писатели очень разных верований, от либералов до почвенников, обрушились на Катаева с издевательски-уничижительными суждениями. Между тем роман (сам Валентин Петрович так определял жанр произведения, замечая, что терпеть не может мемуаров) вернул из литературного небытия многих превосходных поэтов. Ну, скажем, одессита Семена Кесельмана, Василия Казина или Владимира Нарбута. Мало того, писатель невероятно живо, с юмором воссоздал богемную атмосферу Москвы тех далеких лет, словно бы густым маслом написал блистательную портретную галерею своих великих современников – от Маяковского до Булгакова, от Есенина до Асеева, от Пастернака до Зощенко. Он был всеяден – или универсален? – дружил и общался с очень разными, если не сказать несовместимыми, литераторами, подмечал характерные черточки, памятливо цитировал стихотворные строки. С молодым задором и озорством шокировал читателей и критиков забавными историями своих похождений в компании признанных позднее классиками поэтов и прозаиков. Кое о чем, разумеется, умалчивал, возможно, даже привирал. Но на то и роман!
В 1979 году Катаев написал повесть «Уже написан Вертер», по определению Сергея Шаргунова, «сильнейшую свою вещь, вызывающую и шоковую, пронзительно-экзистенциальную, открыто белогвардейскую, которая не просто поставила под сомнения основы советской историографии, но что важнее и чего многие не могут простить по сию пору – была обезоруживающей безжалостной насмешкой над «прогрессивной публикой».
Опубликованная в 1980 году в «Новом мире» (якобы по соизволению одного из влиятельных функционеров ЦК КПСС, чуть ли не самого Михаила Суслова), повесть оказалась в списке книг, не подлежащих рецензированию и упоминанию в прессе. «Вертера» не включали в выходившие книги Катаева, не нашлось ему места и в 10-томном собрании сочинений, последний том которого был выпущен в год смерти писателя.
Наталья Иванова так отозвалась о повести: «Плюнул в самую душу шестидесятникам – «Вертером», не оставляющим сомнений в его почти физиологической ненависти к большевизму…»
Так в почтенные свои годы Валентин Катаев взорвал устоявшиеся советские представления о возможностях писателя, о границах, им самим себе установленным. Острослов Зиновий Паперный заметил, что Катаев – единственный, кто знает, что такое соцреализм. И в самом деле: придуманный им мовизм – не что иное, как отрицание канонов замшелого соцреализма. Ученик Ивана Бунина, с которым роднила Катаева какая-то нечеловеческая зоркость, жадность к жизни, словесные чудеса прозы, он покровительствовал молодым литераторам, толпившимся в редакции «Юности», пестовал Аксенова и Гладилина, публиковал Окуджаву и Ахмадулину, Евтушенко и Вознесенского. Вот и гадай: кто он был, Валентин Петрович Катаев. Циник, приспособленец, карьерист – или эстет, жизнелюб, наконец, гений, создавший вещи недосягаемой высоты…
Меня же, не устающего восхищаться прозой Великого Валюна, особенно, до глубины души, трогают несколько фраз из «Святого колодца», самого загадочного из произведений писателя:
«…Этой ночью мне долго и сладко снился Осип Мандельштам, бегущий в дожде по Тверскому бульвару при свете лампионов, мимо мокрого чугунного Пушкина со шляпой за спиной, вслед за экипажем, в котором я и Олеша увозили Надюшу. Надюша – это жена Мандельштама, Надежда Яковлевна. ...И я плакал об Осипе Мандельштаме, о цыганах, о догоревшей жизни, о первой любви, о всех кораблях, ушедших в море, о всех забывших радость свою, да мало ли о чем может плакать пожилой человек после четвертой бутылки красного, как кровь, "телиани"...»
Нынче уже совершенно не важно, каким человеком был Катаев, какие неблаговидные поступки на его совести, за что его осуждали, чем восхищались. Все это утонуло в пучинах неумолимого времени. Старый писатель покоится на Новодевичьем кладбище. Если добраться в Переделкино, где на месте казенных писательских дач обосновались российские нувориши, то можно, наверное, найти и ту, в которой долгие годы жил и творил Валентин Петрович. Но и это не важно. Остались его великие произведения, его непревзойденная проза. Только это и стоит чего-то в жизни.
Материал подготовлен в рамках проекта "#Академия: премия литературных критиков и менторская программа поддержки молодых писателей" при поддержке Фонда президентских грантов.
.png)
