«КТО БЫЛ ВСЕМ, СТАЛ НИКЕМ. ВОСПОМИНАНИЕ»
«КТО БЫЛ ВСЕМ, СТАЛ НИКЕМ. ВОСПОМИНАНИЕ»
«Москва – мой город!» Не с этими ли словами вылетал вон из своего кабинета полнолицый, с жесткими щелками восточных глаз Юрий Михайлович Лужков, получивший пинок из Кремля?
Он некоторое время попарил над Москвой, над Воробьевыми горами и Красной площадью, над храмом Христа Спасителя, который он воскресил из мертвых, над новым деловым центром города, тоже его детищем, и, обессиленный, рухнул на землю.
Так в осенний день теперь уже бесконечно далекого 2010 года из московского самодержца, (которым он был восемнадцать лет), обвешанного советскими и российскими орденами, а также орденами Белоруссии и Казахстана, заваленного почетными грамотами, спортивными кубками, он превратился в ничто.
Почему так случилось?
У нас начальники имеют колоссальные возможности быть подлецами. Лужков в глубине души остался сыном простого плотника. Он надорвался от своих метаморфоз. Его душа взвыла от перемен и оскотинилась. В 1990-е годы он был на стороне демократов против коммунистов. В 2002 году ему пришла идея вернуть памятник Дзержинского на старое место…
Я помню его во главе стола на поминках Ростроповича. Его голова была похожа на туго зашнурованный футбольный мяч.
Деньги, власть, холуи, особняки в разных странах, лимузины и массажистки превратили его в бронзового идола. Дурной вкус был его родимым пятном. Вокруг него собралась орава бездарных архитекторов, скульпторов и художников - отрыжка советских времен. Они пели ему осанну. В конечном счете, московский хозяйственник потерял политическое чутье, развел интриги… На глазах у всех он превратил свою жену в миллиардершу, надувал щеки и строил губы, как Муссолини. У него сорвало крышу. В конце своего московского царствования он превратился в главного городского сумасшедшего.
Кремль протянул было ему руку, захотел проводить на почетную пенсию, предложить гарантии личной безопасности – он отказался.
Когда он вылетал из своего кабинета, похожий на злобную политическую карикатуру из газет сталинского времени, он думал, что Москва поднимется на его защиту, по городу пройдут многотысячные демонстрации. Как же так! Он так много сделал для Москвы! Поднял пенсии старикам! Никто не вышел, никто не сказал спасибо, только в спину летели плевки. Он лежал, свергнутый, на виду всего города, обиженный, голый, беспомощный, равный нам всем.
А разве Лужков этого не знал? Разве не он управлял Москвой, постепенно нащупывая ее характер, проникая в сущность ее продажной души? Разве не он построил систему своего управления на негласных договорах, фигурах умолчания, лукавых заигрываниях? Разве не он прикрывал контрабандные рынки сбыта? Неужели ему не были видны жлобские повадки его чиновников, этих лужковых в миниатюре, которые повторяли его манеры на уровне городских округов и районов и которые были зеркалом московского стиля жизни?
Я поражался запоздалой наивности этого бывшего мэра зарвавшейся власти, которая славится как раз своей нравственной вертлявостью, моральным плюрализмом.
Было ли мне его жалко? Злорадствовал ли я? – Зачем? Лужков был не личностью, но закономерным явлением провала русской демократии. Как-то зимой на Садовом кольце, возле станции метро «Смоленская», неся на руках мою маленькую дочку Майку, я поскользнулся и грохнулся. Меховая шапка отлетела в сторону. Вокруг было много народу. Никто не подошел. Дочка плакала. Я ползал по ледяному асфальту. Никто не протянул руки. «Москва – мой город!»
