«ЦЕРКВУШКА ВСЕХ СВЯТЫХ»
«ЦЕРКВУШКА ВСЕХ СВЯТЫХ»
Одно из первых воспоминаний в жизни. Зима, густые сумерки, отец везет меня на санках из детского сада. Мне года три, не больше. Семидесятые годы двадцатого века. Какой-то человек спрашивает, как пройти к метро. Отец показывает: «А вон там, сразу за церквушкой». Так слово «церквушка» я узнал раньше, чем слово «церковь». Станция метро была «Сокол», а церквушка – Храм Всех Святых в селе Всехсвятском. Один из нескольких действующих в Москве в советские годы храмов. Там прошло мое детство.
Помню, как на Пасху около храма собиралась толпа, было много милиции, и родители запрещали ходить туда: тебя заберут в отделение, ты ведь пионер, тебя оставят на второй год за плохое поведение. Потом я, пионер, тайком приходил туда, придумывая возможные оправдания: я, мол, учусь в музыкальной школе и готовлюсь к исполнению Чайковского, фортепианная пьеса «Хор», а исходное название «В церкви», и как будто мне надо услышать живьем церковное пение. Кстати, это было чистой правдой.
Уже в более позднем школьном возрасте я читал с фонариком под одеялом роман «Мастер и Маргарита». Родители не разрешали так делать, но я читал. Много позже я узнал, что это первое журнальное издание было подарено моему прадеду самой Маргаритой – Еленой Сергеевной Булгаковой, с которой – как и с ее мужем – он дружил. Это было первое соприкосновение с евангельским сюжетом, как и у многих советских людей. Прочитав книгу, я пошел в наш храм и попытался раздобыть Библию. Дело происходило в середине восьмидесятых годов. Какой-то старик подозрительно посмотрел на меня и предложил из-под полы экземпляр Библии за семьдесят рублей. Половина средней зарплаты по тем временам. Я, конечно, долго экономил на школьных завтраках, но скопил примерно в десять раз меньше.
Уже в начале девяностых годов, будучи студентом Московского университета, я занимался в филологическом семинаре академика Никиты Ильича Толстого, правнука Льва Николаевича, великого нашего многотомного графа. Мы с ним обсуждали какие-то религиозные вопросы, и в ходе разговора выяснилось, что я не крещен. Он воскликнул: «Да как же так можно? Нельзя так безответственно себя вести! Завтра же идите записываться на крещение». Я почти в шутку сказал академику: «Ну, это только если вы согласитесь стать моим крестным отцом!» Он серьезно ответил: «Все что угодно, только завтра же в церковь!» Шутки шутками, но факты фактами: правнук Льва Толстого, отлученного от церкви, привел меня в церковь. Я взял десятилетнего брата за руку, и мы пошли креститься. Спустя двадцать лет на этом же месте я крестил его сына – самого брата уже не было в живых.
Позже я выяснил, что исходно это было подворье, то есть как бы посольство, Грузинской православной церкви, и только с присоединением Кавказа храм стал полностью российским. Там до сих пор могилы царственных Багратионов. Еще позже выяснилось, что все пространство вокруг этого храма – Братское кладбище, большое захоронение воинов, павших в Первой мировой войне. Я написал стихотворение, которое начинается строчками «У кладбища военного я вырос, где церковь с наклоненной колокольней». В детстве на такие вещи не обращаешь внимания, а сейчас видно, что башня этой церкви находится под очевидным наклоном к поверхности земли. Это наша Пизанская башня.
А еще позже, занимаясь пушкинским наследием, я узнал, что само это место было последней большой остановкой на пути из Москвы в Петербург. Конечно, в первой половине девятнадцатого века то, что сейчас считается уже престижным центром столицы, было далеким пригородом. Александр Сергеевич непременно останавливался в тогдашнем селе Всехсвятском, молился в нашем храме, заходил в соседний кабак и отмечал отъезд из первопрестольной. Порой так отмечал, что приходилось оставаться на ночь в здешней гостинице. Нынче на этом месте сталинские жилые дома, известные тем, что в них жили советские маршалы и генералы Второй мировой войны. А еще там живет поэт Евгений Рейн, мой учитель словесности. Нобелевский лауреат Иосиф Бродский тоже называл его своим учителем.
