«ВЛАДЕНИЯ ЦАРЯ БОРИСА»
«ВЛАДЕНИЯ ЦАРЯ БОРИСА»
Перечитывая пушкинского «Бориса Годунова», заинтересовался я местами Москвы, связанными с несчастным царём. Смерть Бориса была преждевременной, родные его были отравлены или убиты. А ведь именно царь Борис начинал на Руси то, что продолжил потом Пётр Великий. Как-то неловко Годунов в истории нашей поместился: и царевича – Димитрия, – как сегодня считают, – убить не приказывал, и неповоротливых бояр за бороды потаскать решился. Да, видно, раньше времени.
Строений годуновских в Москве, однако, почти не осталось: дворец кремлёвский, усадьба в Борисове и некоторые другие постройки были разрушены или сгорели. Остались, конечно, ландшафтные пространства близ исчезнувших зданий. Но ландшафт он и есть ландшафт. Археологам – раздолье. А любителям старины – горечь утрат.
И только храм Живоначальной Троицы, построенный по приказу Годунова в Хорошёве, до сих пор верой и правдой служит людям.
В Хорошёво я и направился.
Храм построенный сохранился прекрасно. Я остановился, чтобы рассмотреть его издалека, как вдруг какой-то малорослик – буквально метр с кепкой – с бессовестно голубыми глазами дёрнул меня за рукав. Нагловато лыбясь, нищий произнёс слова всем хорошо известные:
– Дай, дай, дай копеечку… Обижают, Николку!
Хорошёво внезапно наполнилось историей. Показалось, что и сам Пушкин здесь бывал: быстрая походка, трость, дорожный картуз…
Однако священник, с которым я заранее условился о встрече, эти «мимолётные виденья» вмиг рассеял. Подойдя, он поздоровался, и строго глянув на нищего, сказал:
– Опять комедию тут устраиваешь, Николай? Иди себе с Богом, не докучай людям.
– Ась? Чего? – Прикинулся дурачком нищий, – какую комедию?
– Идёмте со мной, – сказал, мне, словно бы извиняясь, священник, – гравюру одну вынесу и покажу вам.
Мы пошли к церкви. Гравюра оказалась изображением старинной русской забавы: соколиной охоты.
– История поместного владения царя Бориса издалека начинается, – проговорил священник, – из тьмы непроглядной, хоть и приманчивой…
Медленно ведя меня вокруг храма, стал он рассказывать историю села Хорошёво.
– Первоначально места эти звались – Ходынский Луг. И принадлежали окрестные угодья князю Димитрию, прозванному впоследствии Донским. Имя же Хорошёво дано было лишь в XVI веке. По словам историков и краеведов, живописная наша местность привлекла когда-то внимание Ивана Грозного, который и дал деревне нынешнее название. Ну а в серьёзных документах Хорошёво впервые упомянуто в 1572 году. И при Грозном и позже, на протяжении почти трёхсот лет, вплоть до 1861 года было село излюбленным местом для соколиной и псовой охоты. Ещё в конце века ХУ века в Хорошёве государем Иваном III была организована первая «кобылья конюшня», иными словами – конный завод. Этой «кобыльей конюшне» были отведены угодья в излучине Москвы-реки. Ну а в конце ХVI века Хорошёво досталось Борису Годунову. Произошло это, скорей всего, в 1594 году. По завещанию Ивана Грозного Хорошёво предназначалась старшему его сыну царевичу Ивану Ивановичу, но после смерти последнего всё унаследовал царь Феодор Иванович. Он-то и подарил село брату своей супруги – Борису. Здесь Годунов принимал иностранных гостей. Что-то вроде нынешнего дома приёмов нашего МИДа тут было. Голландец-путешественник Исаак Масса побывавший в Москве где-то в 1600–1610 годах, в книге своей «Краткое известие о Московии» написал так: «У него повсюду были прекрасные имения, и, приметив где-либо хорошую землю, он старался приобресть ее и так скупил многие имения; сверх того было у него много домов повсюду, в числе коих был один весьма красивый, на расстоянии мили от Москвы, называвшийся Хорошёво, что и значит красивый. И был он построен на горе у реки Москвы; здесь Годунов часто веселился, нередко приглашая к себе иноземных докторов и других подобных людей, превосходно угощая их и дружески обходился с ними, нисколько не умаляя своего достоинства».
При Борисе Годунове в 1598 году и был построен наш храм Живоначальной Троицы. И, как видите, до сегодняшнего дня сохранился.
– Как вообще Борис Фёдорович добрался до таких высот, да ещё и прекрасное Хорошёво получил?
– Ещё пятнадцатилетним, в 1567 году, заступил Борис на службу при царском дворе. В должности стряпчего исполнял обязанности камергера и помогал своему дяде – постельничему – подавать царю платье, когда тот одевался. Историки пишут, что Борис Фёдорович не принимал активного участия в опричнине, и в круг ближайших советников Ивана Грозного не ходил. Но тут – везение! В 1575 году сестра его Ирина вышла замуж за царевича Федора Ивановича, сына Ивана Грозного. Так Годунов стал близким родственником царя Ивана… Вот прочитайте. А я отойду на 5 минут по делам. Батюшка, нажал несколько кнопок и отдал мне, улыбаясь, свой мобильник. Там я и прочитал: «Брак Федора и Ирины был счастливым, однако ж бездетным. Пока был жив наследник, это соответствовало государственным интересам, но после смерти царевича Ивана Ивановича все изменилось. Никакими уговорами Ивану Грозному не удалось убедить сына Фёдора оставить жену и вступить в новый брак. Это предрешило судьбу династии Рюриковичей».
Между тем, Борис поднимался и поднимался по карьерной лестнице. В 1574 году занял он должность окольничего, а в 1575 – кравчего. Ну а в 1578 Грозный возвёл Бориса Федоровича в бояре. После восшествия в 1584 году на престол царя Федора Иоанновича Годунов занял высокую должность конюшего. В ведении его находился Конюшенный приказ: все царские конюшни, заводы и приписанные к ним волости. Теперь на официальных дипломатических приемах ему полагалось место возле царского трона: «выше рынд». Состояние боярина Годунова было огромным и включало в себя как движимое, так и недвижимое имущество – земли, села, усадьбы.
Дальше – больше. У посланника английской королевы Елизаветы Джильса Флетчера, побывавшего в России в 1588–89 годах, и 1591 году издавшего в Лондоне сочинение: «О Русском Государстве», – я вычитал:
«Ежегодный доход Борис Годунова с поместий, вместе с жалованьем, простирается до 93700 рублей и более, как можно видеть из следующих подробностей. С наследственного имения в Вязьме и Дорогобуже (увеличенного им самим) он получает 6000 рублей в год; за должность конюшего – 12 000 рублей или марок, взимаемых с конюшенных слобод или по особым преимуществам, присвоенным этой должности, которые заключаются во владении некоторыми землями и городами близ Москвы. Кроме того, он берет в свою пользу доход со всех пчельников и лугов по обеим сторонам берегов Москвы-реки на тридцать верст вверх и на сорок вниз по течению. Сверх жалованья по должности ему дается еще по 15 000 рублей в виде пенсии от царя. С области Важской ему предоставлено получать по особому преимуществу 32000 рублей из Польской четверти, кроме дохода от меховой промышленности, с Рязани и Северска (по другой особой статье) 30000 рублей, с Твери и Торжка, другого привилегированного места, 8000 рублей, от бань и купален в Москве – 1 500 рублей, не говоря уже о поместьях или землях, коими он владеет по воле царя и которые далеко превосходят количество земли, предоставленное прочему дворянству».
Сведения об имениях и доходах Годунова меня заинтересовали: не только богат, но также весьма распорядителен и хозяйственен был Борис Фёдорович!
Вернулся священник. Я спросил его:
– А после царя Бориса, что здесь было?
– После него, несколько раз Хорошёво в летописях Смутного времени упоминалась. Ну а затем усадьба перешла во владение семьи Романовых. Живал здесь Алексей Михайлович Тишайший и Хорошёвскую нашу церковь посещал. Ну и, конечно, в окрестностях излюбленной своей соколиной охотой занимался.
– А во времена Петра, кто тут землями владел?
– В конце 17 века Хорошёво досталось царевне Софье. При ней же, в 1688 году заново были отстроены царские хоромы. Ну а как пришёл к власти Пётр Великий, пожаловал он село и окрестности дяде своему Мартемьяну Кирилловичу Нарышкину. Но чуть позже опять стало село Хорошёво дворцовым имуществом.
Священника снова куда-то позвали. Он на несколько минут отошёл, а я задумался.
Судьба Бориса Федоровича Годунова – показалась мне странной и удивительно несправедливой. Какая-то необычная сцепка везения, политической ловкости, мудрости и одновременно наивности, строительно-хозяйственного изящества и… полный крах всего этого в конце жизни. Ему, неродовитому, рано потерявшему отца, удалось преодолеть десятки, если не сотни преград! Всё выше возносился регент Борис Фёдорович над своими недругами и клеветниками, одолевал тайных и явных врагов, пока не взошёл на царский престол. Но не дал престол ему счастья, даже простой житейской радости не дал. Тут же вспомнились строки из трагедии Пушкина, многое в характере царя Бориса тонко и точно подметившего:
Мне счастья нет. Я думал свой народ
В довольствии, во славе успокоить,
Щедротами любовь его снискать –
Но отложил пустое попеченье:
Живая власть для черни ненавистна,
Они любить умеют только мертвых…
Я отворил им житницы, я злато
Рассыпал им, я им сыскал работы –
Они ж меня, беснуясь, проклинали!
Пожарный огнь их домы истребил,
Я выстроил им новые жилища.
Они ж меня пожаром упрекали!
После кончины царя Бориса, не спаслась от жестокой участи и его семья. Сын его, юный царь Феодор Борисович с матерью были убиты по приказу Лжедмитрия. Царевну Ксению определили в наложницы. И лишь через долгие годы она, – уже под именем инокини Ольги – упокоилась рядом со своими родными в фамильной усыпальнице.
Обидно и другое. Современники буквально в один голос утверждали: строительство городов и храмов занимало огромное место в жизни Бориса Годунова. Как тогда писали в летописях: он «любил строить новые города и поправлять старые» и как «строитель зело, о державе своей много попечения имел». Вот и Патриарх Иов в «Повести о честном житии царя и великого князя Федора Ивановича» писал с явным одобрением: Борис Федорович Годунов «своим бодроопасным правительством и прилежным попечением по царскому изволению многи грады камены созда и в них превеликие храмы в славословие Божие возгради и многие обители устрои, и самый царьствующий богоспасаемый град Москву, яко некую невесту преизрядною лепотою украсил: многая убо в нем прекрасные церкви камены созда и великие полаты устрои, яко и зрение их великому удивлению достойно; и стены градные окрест всея Москвы превелики каменны созда и величества ради и красоты проименова его Царьград; внутрь же его и полаты купечески созда во успокоение и снабдение торжником, и ина много хвалам достойна в Руском государстве устрои».
Но позже обо всём этом напрочь забыли. О широких планах Годунова свидетельствует и то, что он замыслил, уподобившись царю Соломону, возвести в Кремле грандиозный храм «Святая святых», который был бы подобен иерусалимскому. В те же годы возведено было Лобное место на Красной площади, достроена колокольня «Иван Великий» и многое другое. Осуществить все грандиозные замыслы Годунову не удалось, и, тем не менее, именно при нем сложился архитектурный стиль, часто именуемый «годуновским».
И не только стиль архитектуры, но и стиль правления! – добавил я про себя.
Распрощавшись со священником и уходя от храма, стал я проборматывать вслух некоторые соображения о царе Борисе, о Пушкине, о трагедии.
Чтобы подкрепить или опровергнуть мысли свои полез в мобилку, в Интерент. Но так уж вышло, что как только мы называем имя Годунова – всплывает Пушкинская трагедия. Так и на этот раз. Сразу наткнулся я на авторскую характеристику трагедии о той переломной для России эпохе: эпохи ставшей переломной и для творчества самого Пушкина: "Писанная мною в строгом уединении, вдали охлаждающего света, плод постоянного труда, добросовестных изучений, трагедия сия доставила мне все, чем писателю насладиться дозволено: живое вдохновенное занятие, внутреннее убеждение, что мною употреблены, были все усилия, наконец, одобрение малого числа (людей избранных)".
Не так ли «вдохновлялся», удаляясь от охлаждающего света, и Борис Годунов, не желавший смут, но получивши их с лихвой?
Отыскались и другие Пушкинские слова, пусть и неявно, но тоже связанные со временами царя Бориса, когда такие мысли только-только стали зарождаться: «Россия никогда ничего не имела общего с остальной Европой; …история ее требует другой мысли, других формул, чем мысли и формулы, выведенные Гизотом из истории христианского Запада".
И тут же, завершающий аккорд: «Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердые, которым и своя шейка – копейка, и чужая головушка-полушка»…
Философ Семён Франк в 1937 году писал: «Пушкин был одновременно изумительным по силе и проницательности историческим и политическим мыслителем… – И добавлял – «История русских фантазий и иллюзий, русских заблуждений изучена гораздо более внимательно и основательно, чем история русской здравой мысли, воплощенной прежде всего в Пушкине».
Вот в случае с царём Борисом, у нас до сих пор как раз много иллюзий и фантазий! Но у Пушкина иллюзий не было, просто не доставало исторического материала. Александр Сергеевич резко – как уксусный запах – ощущал недостаток исторического подхода в оценке политических «обычаев» в «Истории» Карамзина. И поэтому не мог согласиться характеристикой Бориса Годунова как злодея «святоубийцы» и одновременно: «одного из разумнейших властителей в мире», погубленного собственной «преступной» страстью властолюбия.
Работая над «Борисом Годуновым» вслед за «Историей» Карамзина Пушкин обратился к Никоновской летописи, к «Летописи о многих мятежах и о разорении Московского государства», изданной в 1771 и 1788 гг. Н. И. Новиковым. Некоторые детали он заимствовал из «Истории российской» Михаила Щербатова.
Ну и, конечно, Жития святых, запечатлевшие духовный мир человека древнерусской культуры, несомненно привлекали живой интерес Пушкина: и своим реальным содержанием, и своими поэтическими красотами. Именно житийная литература, наряду с народно-эпическим строем языка, во многом определила стилистический строй пушкинских исторических сочинений.
В Четье-Минее, которую Иван Пущин видел на столе у Пушкина в Михайловском, содержались жития святых Димитрия Ростовского, в частности, Житие царевича Димитрия. Использовал для отработки собственной интонации и авторского стиля Пушкин и «Хронограф» 1617 г., а также «Летопись о многих мятежах» и «Сказание» Авраамия Палицына. Без верного тона и вырастающих из него интонации и стиля – нет исторической правды! Вот почему, мы прежде чем открыть исторические сочинения о том времени, перечитываем – и будем перечитывать – Пушкина!
Кстати, помимо названных источников, Пушкин черпал исторический материал для «Бориса Годунова», из «Дополнения к Деяниям Петра Великого», которыми И.И. Голиков сопроводил свой 12-томный труд «Деяния Петра Великого», «прибавив» к нему еще 18 томов. В этих «Дополнениях» и содержится характеристика эпохи Годунова как времени, когда впервые была сделана попытка обратиться к решению проблем, которые в своей деятельности решал позднее Петр I. Пора бы и нам задуматься над словами Пушкина и Голикова и несколько изменить взгляд на дела и труды царя Бориса! Я так увлёкся мыслями, что по дороге к автобусу несколько раз надолго останавливался…
Нищий догнал меня на автобусной остановке. Он уже и нищим-то не выглядел: натянул поверх рванины матерчатую, вполне приличную летнюю курточку, картузик лишь чуть засаленный нахлобучил на голову.
– Я что хотел… Я слышал, вы с батюшкой трагедию обсуждали. Так вот: у нас народ и сейчас орёт, лается. Но это – пустое! А серьёзное начнётся, когда народ замолчит. Вот вы бы и добавили два словечка в последнюю строчку трагедии, – утирая пот над крошечной губкой, – сказал Николка:
– Какие же?
– А вот какие. «Народ грозно безмолвствует». Понимаете? Снова – как и тогда – безмолвствует. Ну как? Добавите словечко? Ась?
Времена Годунова – звуками, цветом, речью – опять надвинулись на меня! Понял я неожиданно и то, что не было ясно до поездки в Хорошёво. А именно: владения царя Бориса простираются не только на соколиные угодья, дома, усадьбы. Память начатых им дел пусть и подспудно, но неотступно владеет нами!
Храм Живоначальной Троицы в Хорошёве
